Об участии родных в поисках

Семью я к своему участию в поисках готовил очень мягко, потихоньку. Сначала рассказал про отряд, показал, какие бывают поиски. Потом спросил, не будет ли жена против, мы обсудили, не нанесёт ли это вред семье. Периодически возвращаемся к этому вопросу. Я по нашей с ней договорённости соблюдаю определённые условия, например, выключаю ночью телефон: звонить мне по поводу поисков по ночам бесполезно.

Я как-то считал, сколько человек от общей массы принимает участие в поисках. У меня получалось, что это примерно 1 человек из 100 000. Поэтому было крайне маловероятно, что среди моего близкого окружения кто-то ещё этим загорится. Тем не менее почти все члены моей семьи так или иначе принимали участие в поисках. Мои родители купили в отряд около десяти навигаторов. Жена ездила со мной на городские патрули в качестве водителя. Дочка выезжала на городские поиски, мы как-то с ней считали, сколько раз, и оказалось, что больше десяти. Сын подрос, печатает ориентировки. В общем, семья время от времени выполняет некоторые мои поисковые поручения.

О первом лесном поиске

Летом 2013 года прочитал, что пропал какой-то дед. У меня был свой навигатор, обувь, полевая одежда, фляжка… Собрался и поехал.

Приезжаю, меня встречает Кобра (Ирина Герасютенко, старшая направления «медицина» «Лиза Алерт») и наш поисковик Линар. Они очень обрадовались, что я правильно одет, что у меня есть навигатор, и сказали: «Класс! Пойдёшь старшим группы! Смотрел какие-нибудь обучалки, читал про поиски?» Я ответил: «Читал». Они обрадовались ещё больше. И рассказывают: «Представляешь, а нас тут только что чуть не выставили на деньги!»

История была такая. Дедушка, которого мы искали, приехал на машине к лесу, поставил её и ушёл в лес. Машина простояла несколько дней, потом лесник забил тревогу, пришла заявка в «Лиза Алерт», приехали наши ребята и ушли в лес. И в штабе остались только Кобра и Лена. И вдруг к ним подходят два местных забулдыги и говорят: «Мы профессиональные преступники, мы хотим разобрать на запчасти эту машину и уже её продали, нам только осталось развинтить её и доставить заказчику, а тут приехали вы, полиция, стоите тут и портите нам бизнес. Поэтому вы нам должны, лучше деньгами, но в принципе мы готовы взять что есть». Слава богу, что там была Кобра, которая по специальности нарколог и всю жизнь работает с людьми разной степени адекватности, да и Лена тоже боевая девчонка, поэтому они не стушевались и жёстко ответили этим мужикам.

И на меня это произвело большое впечатление. Девушки и женщины в «Лиза Алерт» уже давно доказали, что они на поисках могут заниматься всем: и выносить человека из леса, и проходить десятки километров в сложных условиях, и так далее. Но всё-таки участие мужчины необходимо. Это не может быть чисто женским занятием. И этот эпизод укрепил моё желание заниматься поисками, потому что я увидел, как в штабе остаются девчонки, и какие-то местные алкаши могут спокойно прийти, запугать их, унизить, а ведь это какой страх, когда в дальней деревне, на опушке леса, тебе говорят: «Давай деньги!»

Пропавший дедушка в советское время был чемпионом мира по биатлону, заслуженным тренером и России, и СССР, учил детей и подростков… Он был в прекрасной физической форме и осенью сам ходил по лесам, выбирал маршруты, где ребята могли бы тренироваться на лыжах. Во время одной из таких вылазок он и пропал… Он должен был стать директором строящегося стадиона, и руководители стройки привезли на поиск строителей, пообещали заплатить каждому по 500 рублей – столько же, сколько они зарабатывали за день на стройке. Мне дали десяток этих строителей, и мы с ними за день прошли 22 километра. Это была самая большая задача этого дня. Шли по жуткой жаре, и это было непросто… Все строители были с похмелья, поэтому они умудрились выпить всю мою воду на первой же остановке, оставив мне 100 грамм на целый день, на жару и 20 км в резиновых сапогах… Все дальнейшие поиски с точки зрения физической нагрузки были значительно более лёгкими.

Об универсальности

Если надо, я хожу в лес и старшим группы, и простым поисковиком. Когда я начинаю вести поиск координатором в штабе или помощником координатора, это самое эмоционально тяжёлое, и в штабе самая высокая нагрузка: если ты идёшь по лесу, у тебя каждые два часа остановка и перерыв, а в штабе у тебя перерывов нет. Поэтому для меня уйти в лес старшим группы после штаба – это как отдых. Но после часов пяти в качестве старшего ты тоже устаёшь: от постоянной работы с навигатором, с компасом, от того, что следишь за группой, строишь людей… Потом я ещё раз отдыхаю и старшим уже не иду: слишком тяжело, начинаю делать ошибки, иду просто поисковиком. Это, с одной стороны, легче, а с другой – ты подключаешь другие умения и навыки: слух, обоняние, наблюдательность и так далее.

Обычно участие в поиске занимает у меня не меньше суток: где-то вечером беру поиск, ищу до 7-8 утра, потом час-полтора отдыхаю, далее ищу до следующей ночи, потом поздно вечером еду домой. Две ночи подряд без сна на поисках – это уже не для меня.

Это как в армии: когда война, в идеале на передовую людей больше чем на два месяца не отправляют. И то ты неделю сидишь в окопе, а потом отходишь на несколько километров назад. И в окопе ты не всё время на одном месте: 12 часов (условно) ты в первом окопе, 12 – во втором и так далее. В том, что самое тяжёлое, ты участвуешь короткий промежуток времени. И если это так, то тогда можно не спать сутки и дремать стоя и при этом оставаться достаточно эффективным – при условии, что ты регулярно «откатываешься» назад и отдыхаешь. А через два месяца в тыл, на восстановление.

У нас всех наш первый сезон – это как те два месяца на передовой. Но невозможно существовать всё время в таком режиме. Люди начинают пропускать поиски, расслабляться, какие-то вещи не доделывать. Поэтому человек начинает регулировать это сам, берёт меньше поисков, и это нормально, что вначале больше поисков, потом меньше.

О благодарности и дружбе в отряде

Большинство людей – заявителей и пропавших – по окончании поиска говорит спасибо. Не все, но многие. Мне не доставляет удовольствия, когда мне кланяются в ноги или говорят какие-то совсем невозможные слова. Если это была какая-то ерунда – взрослый мужчина вечером не вернулся домой, мы нашли его пьяным в километре от дома и доставили родным, – то тут вроде и не страшно было, и благодарить особо не за что. А если закончился большой и серьёзный поиск, то когда это произошло, наступает время не для благодарности, а для экстренной отправки найденного человека в больницу, сбора документов; если мы искали подростка, то надо заняться им, утешить его или, наоборот, отругать: произвести какие-то воспитательные действия или хотя бы решить, как доставить его домой, помочь написать объяснение в полиции и так далее. Ну а если человек найден погибшим, то тут вообще не до чего: там столько работы, что не до благодарностей…

Если по окончании поиска заявители спрашивают, как нам помочь, то я объясняю, что бумага и батарейки – это очень хорошо и нужно, но человеческое участие для нас более ценное, чем комплект батареек, и предлагаю приехать и принять участие в одном-двух поисках. И, кстати, несколько раз такое было: заявители с моих поисков присоединялись к отряду.

Коллектив в отряде точно не самый плохой. У меня есть опыт работы на госслужбе, вот там были намного менее приятные отношения между коллегами. Но я пришёл в отряд не в поисках друзей. Естественно, с кем-то сблизился, с кем-то установились хорошие рабочие или товарищеские отношения. Но я не из тех, для кого отряд заменяет всю жизнь, родственников, друзей, для кого это «рыжее братство» и так далее. Мне это всё не нужно для того, чтобы участвовать в жизни отряда. Моя жизнь – это моя жизнь, а отряд – это отряд. Наверное, если бы мне было 20 лет, всё бы было по-другому. А так у меня есть уже сформировавшийся круг друзей и знакомых, не имеющих отношения к отряду, и я не нуждаюсь в его расширении.

Самое тяжёлое в «Лиза Алерт»

Как и для всех нас, для меня самое тяжёлое – это поиски, когда мы находим пропавших погибшими. Очень тяжело, когда родители убивают своих детей, особенно если они делают это специально. Один раз я нашёл изнасилованную девушку, и это тоже было очень непросто. Когда нам было по 14-15 лет, то мы хихикали, мол, чего девушки переживают из-за изнасилования, расслабься и получи удовольствие, вот бы нас кто-то изнасиловал и так далее. Естественно, потом эти мысли ушли, и вот на поиске, где я был координатором, мы нашли пропавшую изнасилованной. Впечатление было такое, будто она упала с высоты. Или что её сбила машина. Или рядом с ней что-то взорвалось… У неё не было видимых повреждений, крови, но было сразу понятно, что человек пережил тяжелейшую травму: она была очень заторможенной. При этом мы очень радовались, потому что думали, что найдём её погибшей…

Не могу сказать, что у меня в таких ситуациях возникает желание уйти из отряда и больше никогда этого не видеть и не принимать участия в поисках. Благодаря тому, что я учился в медучилище, я подготовлен к таким вещам больше, чем остальные. На практике я был всего-то помощником медсестры, но видел, как умирали люди, проходил практику в детской онкологии… Поэтому лучше я или кто-то из тех в отряде, кто к этому готов – разумеется, я не единственный, кто имеет такую подготовку, – найду изнасилованную девушку, чем она там будет прятаться, в этом лесу.

Есть вещи, которые просто не нравятся, потому что усложняют поиск или перетягивают наши ресурсы туда, где мы не нужны, в то время как мы могли бы искать того, кто действительно нуждался в нашей помощи. Это ситуации, когда нас обманывают. Например, мы ищем человека, а он бегает от долгов. А мы думаем, что это суицид, нервничаем, торопимся… Или это семейная разборка, но от нас сознательно скрывают информацию, чтобы использовать для мести или для поиска загулявшего мужа или ребёнка, которого никак не могут поделить родители. Вот такое очень раздражает, потому что ты тратишь время, силы, энергию, печатаешь ориентировки, а потом человек, которого мы ищем, звонит на горячую линию и говорит: «Да вы что, я просто ушёл от жены, и она мне мстит – подала заявку, что я пропал…»

Самое тяжёлое в отрядных отношениях – видеть, когда кто-то кого-то оскорбляет. Мне это всегда некомфортно. Думаю, такое всем всегда тяжело: когда при тебе один орёт на другого. Причём отрядные ссоры обычно возникают не потому, что кто-то кому-то не нравится, а из-за разногласий в поисках. Обычно я действую по ситуации: если это мой поиск и один говорит другому, что он его сейчас побьёт, я вмешиваюсь, пресекаю. Если я не являюсь ответственным за ситуацию, то молчу, терплю…

О поисках, когда могли найти, но не нашли

Я живу сегодняшним днём, и время анализировать и структурировать свои воспоминания и ощущения от поисков для меня ещё не настало. Если я сделал всё, что мог, значит, это был хороший поиск, независимо от результата. Бывает, что что-то не доделал, но, как правило, на это есть объективные причины. Например, однажды был поиск, когда мы не нашли человека, и он спустя какое-то время был найден погибшим в поле, в трёхстах метрах от дома. Но у нас не было достаточно людей, чтобы зачесать это поле. Или бывает, что мы не можем найти человека в лесу, и заявители нам говорят: «Надо искать днём, а не ночью». Конечно, надо, кто бы спорил! Но днём наши добровольцы работают и мало кто может приехать на поиск. Однажды, довольно давно, нам предъявляла претензии заявительница по поводу наших методов поиска, мол, вы неправильно ищете, надо было дать объявление на радио, сюжет на телевидении… Я тогда подумал: а действительно, чего мы не дали такое объявление? Но в то время нам такой вариант даже в голову не приходил, никто ещё не мог себе представить, что можно прийти на телевидение и утром будет сюжет про то, что пропал человек.

Да, бывают случаи, когда мы могли бы найти, но не нашли. Но это не всегда зависит от нас. Я стараюсь выкладываться полностью и пока, тьфу-тьфу-тьфу, не чувствую за собой таких фатальных ошибок, в результате которых человек погиб или не был найден. Есть опасение, что когда-то это произойдёт, но для того, чтобы этого избежать, есть наш отрядный регламент. Если заниматься отсебятиной, то да, такая вероятность возникает, и если ты промахнёшься, то будешь виноват. Если быть внимательным и работать на совесть и по регламенту, то даже если ошибка будет допущена, то она произойдёт не из-за твоего разгильдяйства, а ведь именно это самое страшное.

О том, что нравится в отряде

Естественно, самое радостное – это когда пропавший найден и жив. Ещё бывают ситуации, когда помощи не предвидится, все обстоятельства за то, что никто человека не спасёт, и вдруг отряд находит возможность ему помочь. Очень радует само существование отряда, так же, как существование организаций и ребят, которые помогают животным, больным, пожилым людям, ветеранам.

Вообще, мне в отряде всё нравится. В «Лиза Алерт» столько разных областей, что мне не успевает что-то надоесть: всегда можно найти что-то такое, чем ты ещё не занимался. А потом, вся жизнь в целом однообразна, работа достаточно однообразна, и если даже твой бизнес в том, что ты начинаешь новые проекты, это тоже развивается по одним и тем же схемам. Какая разница, что ты будешь производить – медицинские приборы или новую одежду? Всё равно ты пойдёшь всё по тому же пути: разработка, тестирование, патентное право, контракты – одно и то же. Так устроена жизнь. Многие резко и кардинально меняют профессии, чтобы уйти от этого однообразия, и возможно, что отряд для меня – это способ сделать такой шаг.