Предприниматель из Москвы Александр Щукин три года занимается поиском пропавших людей в составе отряда «Лиза Алерт» и курирует работу тамбовского подразделения отряда.

В отряд я пришел в 2017 году благодаря резонансному поиску трехлетнего Артема Кузнецова, пропавшего в Липецкой области. В социальных сетях я увидел информацию о ребенке и сразу же решил помочь в поисках. Как сейчас помню, это была пятница, я прочитал сообщение и не раздумывая выехал на поиски. Сложно сказать, почему я так среагировал. Наверное, не смог пройти мимо. Про отряд я знал, но у меня были свои представления о поисковиках, я думал, что в «Лиза Алерт» сплошь профессионалы и высококлассные специалисты широкого профиля, которым вряд ли я могу быть чем-то полезен. У меня ведь нет специальной подготовки, какой с меня толк? Однако я был немало удивлен тем, что эти люди просят о помощи. В общем, стечение обстоятельств привело меня в отряд.

О первом поиске

По приезде на место мое мнение об отряде сразу же начало меняться. Я ожидал увидеть штаб, большое количество народа, специальное оборудование… Но все было с точностью наоборот: один замученный микроавтобус, десяток людей, мокрая одежда, сохнущая на костре – все очень прозаично и буднично. Сразу же меня отправили к старшему поисковой группы, я получил краткий инструктаж, и все, в бой. По сути, нужны были только глаза да ноги, чтобы прочесывать территорию. Поиск был очень сложный, местность разная: поля, леса, овраги, болота, и все на одной территории. Нужно было приложить немало усилий, чтобы пройти эту территорию, ничего не упустив из виду.

Почти сразу я стал одержим идеей найти мальчика. Я не понимал, как такое количество людей не может обнаружить ребенка, уже шли третьи сутки поиска, шансов на благополучный исход становилось все меньше. Желание найти ребенка перекрывало все остальные потребности, ведь как вообще такое могло случиться, чтобы в ХХI веке в лесу потерялся ребенок? Это Средневековье! Поиск закончился на шестые сутки. Мальчика нашли погибшим. Этот поиск стал самым болезненным и запоминающимся для меня. Может быть, потому, что первый, может быть, потому, что ребенок… Не знаю. Но с тех пор я в отряде.

О стремлении помогать

Первый поиск мне дал понять, что я не могу быть равнодушным к призыву о помощи. Я и сейчас ничего не могу с собой сделать, если вижу, что кого-то ищут и я могу быть полезным. Зачастую мне звонят, пишут, а я на работе, вроде бы нет возможности отвлекаться, но мне очень сложно договариваться с самим собой. Всякий раз, как происходит такая ситуация, мне хочется все бросить и бежать на помощь. Вообще, это стремление помогать во мне было всегда. Но обычно я материально участвовал в судьбах больных детей, потому что иначе не видел себя в этом процессе. Но все это носило несистемный характер, скорее, от случая к случаю. Да я и не особенно понимал, как лучше помогать, какие для этого существуют механизмы.

О задачах в отряде

В настоящее время я координатор поисково-спасательных работ, старший поисковой группы и куратор поисков в Тамбовской области. Этот регион мне передали не так давно, но я уже вижу все сильные и слабые места поисков на этой территории. Конечно, я вижу массу проблем, которые можно и нужно исправлять. Например, очень многие до сих пор думают, что о пропаже человека следует заявлять в полицию не раньше, чем через три дня с момента исчезновения. Но вместе с тем люди нацелены на результат: даже если отряд уже прекратил поиски, то местные все равно пытаются, продолжают, не оставляют это событие без внимания. Понятно, что в Тамбовской области гораздо меньше поисков (в 2019 году – порядка 120 заявок), чем в том же Подмосковье, но то, что люди неравнодушные, это очень важно. У них есть огромное желание учиться, они готовы узнавать что-то новое, постоянно просят нас о проведении обучающих семинаров. Но вместе с тем регион небогатый, поэтому даже печать 50 ориентировок может превратиться в проблему. Как и любой другой регион, Тамбовская область имеет свои особенности для проведения поисков. Как правило, поиски все смешанные: это и лесистая местность, и заброшенные здания, и открытая местность, и чем больше таких факторов, тем сложнее условия для поиска. Когда, например, человек заблудился в лесу, ты четко понимаешь, что он в лесу. Далеко ли, близко ли, но ты знаешь, где его искать. Если человек теряется в населенном пункте с численностью, например, 5 тысяч человек, то ты не понимаешь, куда он мог деться: уехать куда-то на автобусе или электричке, уйти в лес, потеряться в поле – количество задач возрастает в разы. Одновременно это и сложно, и интересно.

Об изменениях

Самое главное изменение, которое произошло в моей жизни с появлением отряда, сокращение свободного времени. Жизнь стала более стремительной, бывает, что уезжаешь на поиск на несколько дней, а они пролетают как одно мгновение. И времени не хватает практически во всех сферах: на работе, в семье, на поисках. В какой-то момент ты вовлекаешься в процесс поисков и остановиться уже невозможно. Если говорить о моих личных качествах, то я стал более внимательным. Я замечаю поведение людей, могу легко определить дезориентированного человека, стал замечать больше деталей, никогда не пройду мимо ребенка, который плачет. У меня были случаи, когда я оказывал первую помощь человеку с эпилептическим припадком. Я бы и раньше, конечно, не прошел мимо, только вот от моего участия не было бы никакого толка, я был бы одним из многих зевак. Впрочем, наверное, по молодости я бы прошел мимо, в таком возрасте мало о ком-то, кроме себя, думаешь.

О том, что запоминается

Все поиски разные, каждый запоминается по-своему. С одной стороны, вроде все понятно и обстоятельства пропажи очень похожие, но каждый поиск все равно уникальный. И если покопаться в памяти, то я могу вспомнить очень много деталей. Сильна эмоциональная составляющая, потому что каждый поиск ты все равно пропускаешь через себя, сталкиваешься с обстоятельствами, соприкасаешься с жизнью людей, которых ищешь. Со временем ты привыкаешь, относишься более спокойно ко всему, но совсем не реагировать невозможно.

Я всегда держу себя в руках, стараюсь выполнять поставленные задачи с холодной головой, только зачастую, когда все заканчивается, бывает, потряхивает от произошедшего.

О хорошем и плохом

Трагические поиски оставляют осадок, ты соболезнуешь людям. Но потом начинаешь оценивать нашу работу: что мы сделали правильно, где сработали достаточно, а где – нет, насколько верно были расставлены приоритеты. И если я вижу наши промахи, понимаю, что, сделай мы иначе, статус у поисков был бы другой, то начинаю рефлексировать. И в этом случае договориться с собой очень сложно.

А когда ты видишь или слышишь всего два слова «Найден. Жив», это маленький праздник для всего отряда, вне зависимости от того, участвовал ты в этом поиске или нет.

О хороших людях

Отряд мне подарил очень много хороших людей, они мой круг общения. Общение у нас практически круглосуточное, но несмотря на то, что я иногда устаю от этого, привычка уже сильнее меня. Ты все равно этим живешь, как бы ни уставал. Нас всех связывает отрядная жизнь: даже если нет поисков, есть масса других мероприятий обучающих или профилактических.

Уйти из отряда у меня никогда не возникало желания. Сделать паузы, отдохнуть – было. Но когда я чувствую, что мне нужен отдых, то уезжаю, чтобы не иметь возможности помочь. Меня это как-то психологически успокаивает. Я и так стараюсь много путешествовать, чтобы менять обстановку, перестраиваться.

О личном

В семье мы научились договариваться, да, иногда случается, что какие-то планы срываются из-за поисков. Но если у меня есть понимание, что мои близкие сыты, довольны и в тепле, а человек, тем более ребенок, где-то в опасности, то я всегда выберу поиск. Ведь от того, что мои дети сходят в кино не сегодня, а завтра, ничего не изменится, но очень дорогого стоит промедление для ребенка, потерявшегося в лесу.

Меню